Максим, кандидат технических наук, Москва.

Долгое время не решался написать, думал для Вас мои слова про науку не будут новостью. Вы совершенно верно говорите, что общественное бытие определяет общественное сознание (частью которого является и наука, и образование). Я хотел добавить пару слов о том, как это происходит в деталях с моей, как молодого учёного, точки зрения.
Сегодня ЕГЭ введен не только в школах, своеобразный аналог ЕГЭ введён и для учёных. Называется он — индекс Хирша (индекс цитирования научных работ). «Качество работы учёного» оценивается как количество публикаций в наиболее «популярных» (с высоким импакт-фактором) научных журналах и как количество ссылок на эти публикации. От этих показателей зависит, дадут ли тебе грант на проведение исследований, зависит финансирование института, количество бюджетных мест в ВУЗе . Можно возразить, мол, во всём мире учёные так работают, нет здесь ничего странного — бюрократам ведь нужен какой-то критерий, чтобы одних учёных поощрять, а других подталкивать урезанием финансирования. Как говорится, по законам рынка в конкурентной борьбе выживет сильнейший. Беспокоит меня другое.

Во-первых, как нетрудно догадаться, самые популярные научные журналы — тот же Science, Physical letters, IEEE control systems — выпускаются в США. Например, перед инженерами Boeing стоит актуальная научно-техническая задача (коих при проектировании самолётов немало). В своём кругу быстро решить задачу не получается, эта задача в некоторой формальной постановке публикуется в журнале института-подрядчика. Хочешь быть хорошим учёным? Реши для американцев их задачу, повысь свой индекс Хирша. В итоге получается забавная ситуация: российское правительство из российской казны выделяет деньги на финансирование российских учёных, которые решают задачи для американских институтов и для американской промышленности в конечном счёте. Напоминает это всё индейцев, которые за цветные стёклышки отдавали свои земли.

Во-вторых, российская наука (не могу говорить за всю науку) оторвана от производства. Мы решаем задачи, которые интересны американским журналам, а не те, которые актуальны для нашей промышленности. Будь российская наука завязана на нужды производства, не было бы и проблем с оценкой качества работы учёных (бездари и лентяи ушли бы сами), не было бы и позорного низкопоклонства перед западными научными журналами.

В-третьих, механизм грантов. Я участвовал в исследованиях по грантам в своём вузе будучи аспирантом. Меня не покидало ощущение, что я участвую в каком-то воровстве. Есть техническое задание, план проведения исследований. Мы получаем какие-то результаты, пишем отчёт по проведённым исследованиям. Дальше эти отчёты ложатся на полку в минобрнауки. Что-то мне подсказывает, что научная сторона исследований никого там не интересует. Претензии к отчёту если и возникают, то лишь по формальным признакам: не хватает печати, подписи, 95 страниц вместо 100, не тот шрифт, не те отступы. То чувство, когда ты трудишься, понимая, что результаты твоего труда — чистая формальность, ритуал, этими результатами не воспользуются для модернизации производства, они никак не превратятся в продукт, они просто лягут мёртвым грузом на полку в министерстве и никто никогда с ними даже не ознакомится. Пропадает грань между «получить деньги за бесполезную работу» или «украсть эти деньги в какой-нибудь коррупционной схеме». И правда, какая по сути разница?!

Итог, к которому я виду: наука оторвана от производства, вузы оторваны от науки, школы оторваны от вузов. Вместо науки как двигателя модернизации, наука превратилась в игру — кто больше статей в американских журналах опубликует. Вместо науки как неотъемлемой части материального производства, как звена цепочки товарного производства, получаем подачки из бюджета, мол, не бунтуйте там. Вместо единой связной системы подготовки кадров — от яслей до академии наук — у нас имеется несколько разрозненных социальных институтов, каждый из которых контролируется государством посредством всевозможных ЕГЭ и его аналогов.